Мормоны, вечные аутсайдеры, потратили двести лет на то, чтобы уподобиться определенному национальному идеалу и тут же обнаружить, что их страна находится в кризисе самоопределения. Каким же будет третье столетие этой религии?
Чтобы встретиться с Пророком во время пандемии, необходимо соблюдать определенные протоколы. В Солт-Лейк-Сити серое весеннее утро, а на Храмовой площади в центре города безлюдно, что придает этому месту жуткий постапокалиптический оттенок. Двери Табернакля под серебристым куполом заперты, высокий храм в неоготическом стиле погружен во тьму. Чтобы войти в Административное здание Церкви, я встречаю сотрудника, который провожает меня через подземный гараж мимо контрольно-пропускного пункта, где мне измеряют температуру; поднимаюсь на лифте с ограниченным доступом, а затем, наконец, оказываюсь в большом конференц-зале, облицованном панелями из красного дерева. Через несколько минут двери открываются, и опрятный 95-летний мужчина в костюме приветствует меня безопасным ударом локтя.
«Мы всегда начинаем наши собрания с молитвы, – говорит Рассел М. Нельсон, Президент Церкви Иисуса Христа Святых последних дней. – Вы не против?»
Официальный повод для интервью – двухсотлетие мормонской Церкви. Два столетия назад предположительное открытие Небес в северной части штата Нью-Йорк положило начало одному из самых своеобразных и продолжительных религиозных движений в истории Америки. Нельсон объявил 2020 год годом памяти. Моя записная книжка полна репортерских вопросов о будущем этой Церкви, болезненной напряженности внутри самой религии по вопросам расы и ЛГБТК-сообществ, а также о беспрецедентной серии изменений, которые Нельсон внес за свое короткое служение в качестве Пророка. Но когда мы склоняем головы, я осознаю, что я здесь не только за этим.
Последние два месяца я был заперт на карантине, наблюдая, как мир тает в библейской манере. Смерти, эпидемия и безостановочное чтение плохих новостей в Твиттере лишили меня ориентиров. И откуда-то из глубины моего духовного подсознания всплыла детская мормонская песенка, которую я пел в детстве: «Следуй Пророку, следуй Пророку, следуй Пророку – знает он путь».
Нельсона, как Президента Церкви, мормоны считают Божьим посланником на Земле, преемником Моисея и Авраама. Теперь, сидя напротив него, часть меня ожидает грандиозного древнего жеста в свете этого эпического момента – поднятия посоха, пророчества о конце времен и призыва Небесных сил. Вместо этого он улыбается и спрашивает меня о детях.
В течение следующего часа Нельсон проповедует Евангелие с лучом надежды. Когда я спрашиваю его о карантине, из-за которого пришлось закрыть церкви, он замечает, что дома могут быть «святилищами веры». Когда я упоминаю о физическом разрушительном воздействии вируса, он восхищается чудесными «защитными механизмами» человеческого тела. Цитируя отрывок из Книги Мормона – «Адам пал, дабы люди могли быть. А люди есть, дабы иметь радость» – он дает напоминание, которое звучит как призыв к покаянию: «Даже в самые печальные времена можно испытывать радость».
В этом отвращении к упоению горем есть что-то классически мормонское. Во время невзгод мой народ обычно откликается с энергичными афоризмами и закатанными рукавами, с неумолимой готовностью помочь, граничащей с карикатурной. (В начале пандемии, когда Нельсон указал Церкви приостановить любые Богослужения по всему миру и начать жертвовать запасы еды и медицинского оборудования, он аргументировал это желанием быть «добропорядочными гражданами и добрыми соседями».) Подобный приступ искреннего оптимизма может вызывать у некоторых раздражение. «Всегда попадается какой-нибудь мормон, когда ты того не хочешь, – как-то писал Дэвид Фостер Уоллес, – испытывающий твое терпение своей непрошенной добротой». Но это сослужило Церкви добрую службу.
Практически по всем параметрам Церковь Иисуса Христа Святых последних дней бросила вызов ожиданиям первых наблюдателей. В первые годы после своего основания, когда мормонов преследовали по всей стране одобряемые государством озлобленные погромщики, скептики предсказывали, что это движение потерпит крах еще до конца столетия. Вместо этого она стала одной из самых быстрорастущих религий в мире. Сейчас Церковь в среднем принимает 700 новообращенных в день, имеет храмы в 66 странах мира, а ее финансовый резерв по слухам превышает 100 миллиардов долларов.
В недавние годы мормоны стали объектом восхищения своим удивительным сопротивлением трампизму. В отличие от большинства религиозных правых, они крайне сдержанно отнеслись к Дональду Трампу. С 2008 по 2016 годы доля голосов за республиканцев среди Святых последних дней снизилась больше, чем у любой другой религиозной группы в стране. И хотя в 2020 году Трамп вернул некоторых из этих перебежчиков, это не привело к ликвидации его отставания. Джо Байден добился большего успеха в Юте, чем любой демократ с 1964 года, а мормонские женщины, вероятно, сыграли роль в том, что Аризона стала синей.
Ученые предложили множество теорий для объяснения этого феномена: что мормонские общины являются образцом взаимосвязи и доверия, что необычная структура Церкви способствует достижению консенсуса по поводу культурной войны, что гонения на Церковь в начальный период ее истории сделало ее приверженцев менее восприимчивыми к шовинистским призывам.
Нельсон приписывает эти качества силе учений Церкви. «Не думаю, что можно отделить добрые дела, которые мы совершаем, от нашего учения, – говорит он мне. – Суть не в том, что мы делаем, а в том, почему мы это делаем».
Я всю жизнь был членом этой Церкви и не могу не знать более полную и сложную историю. Мормоны не случайно стали олицетворением идеала Нормана Роквелла. Мы научились играть эту роль в многовековом прослушивании для полного принятия в американскую жизнь. То, что мы, наконец, добились успеха, когда страна была на грани кризиса самоопределения, является одним из главных парадоксов современного мормонизма.
История Святых последних дней начинается с озадаченного подростка. Это была весна 1820 года, и город Пальмира, штат Нью-Йорк, находился в муках Второго Великого пробуждения. Повсюду царило возбужденное оживление христиан. Возникали новые секты, и проповедники отчаянно боролись за новообращенных. Джозефа Смита, 14-летнего малообразованного мальчика с фермы, это безумие одновременно и волновало, и дезориентировало. Позднее он напишет в личной хронике, что его поглотил вопрос того, к какой церкви присоединиться – он посещал Богослужения, советовался со специалистами по Священным Писаниям и все больше беспокоился о состоянии своей души.
Поворотным моментом в его духовном поиске стало прочтение Книги Иакова: «Если же у кого из вас недостает мудрости, да просит у Бога… и дастся ему». Решив проверить это, он пошел в рощу близ семейной фермы и преклонил колени, чтобы попросить руководства. То, что произошло далее, по словам Смита, стало катализатором новой мировой религии – буквального восстановления Церкви Христа на Земле. Вот Его собственные слова:
«Я увидел прямо у себя над головой столп света ярче солнца, который постепенно спускался, пока не упал на меня… Когда же свет почил на мне, я увидел Двух Лиц, стоявших в воздухе надо мной, славу и блеск Которых невозможно описать. Один из Них, обратившись ко мне и назвав меня по имени, сказал, указывая на другого: ‘Сей есть Мой Возлюбленный Сын. Слушай Его!’»
Не помню, когда впервые услышал эту историю, но знаю, где находился, когда выучил ее наизусть. Когда я был мормонским подростком из маленького городка в штате Массачусетс, то просыпался каждое утро в 5:30, чтобы посещать уроки «семинарии», проходившие в подвале дома епископа. С моей стороны это не было признаком особой преданности: все мормонские дети должны были быть там, а потому все мормонские дети были там. Мормонизм – это религия, которая приветствует присутствие. Почти каждое утро мы старались не уснуть, пока наш учитель читает Библию, но по пятницам ели булочки с корицей и играли в игры на заучивание стихов из Священных Писаний. Учитель держал карточки-подсказки с нацарапанными на них стихами, а мы повторяли слова снова и снова, пока не получится рассказать их, не глядя. Утвержденное Смитом описание «Первого видения» было самым длинным из всех отрывков, но и самым важным.
Сила его рассказа заключалась в его неправдоподобности. Ни один здравомыслящий человек не принял бы такое диковинное заявление. Чтобы принять это, нужна была вера, готовность последовать примеру молодого Джозефа. Так наш учитель сформулировал этот рассказ – как наглядный урок, так и историческое событие. Он сказал: «Не верьте в это только потому, что ваши родители в это верят. Отправляйтесь к Богу и спросите у Него».
Но часть рассказа Смита, всегда находившая у меня наибольший отклик, – это то, что произошло после видения. Слухи распространились по Пальмире, и люди отвернулись от него. Его заявления были объявлены пришедшими «от дьявола». Его семья стала изгоем общества. Столкнувшись с давлением, Смит все равно не отрекся. «Я видел видение, – написал он позднее. – Я знал это, и я знал, что Бог знает это, и я не мог и не смел отрицать это». В семинарии это рассматривалось как эпилог к главному событию и упоминалось, если вообще упоминалось, как пример отстаивания непопулярных убеждений. Но для подростка XXI века, который был уже достаточно неуверен в себе из-за своей слишком большой головы и слишком маленьких мышц, не говоря уже о странной религии, это звучало как поучительная история.
В школе я смеялся, когда мальчишки в столовой спрашивали, сколько у меня мам.
Мое собственное свидетельство пришло ко мне не во вспышке откровения, но благодаря жизни по вере день за днем. Церковь была тем местом, где я больше всего чувствовал себя самим собой. Зеленые сборники гимнов, по которым мы пели по воскресеньям, освященный хлеб, который мы передавали меж скамей, старомодные молодежные танцы в душном церковном спортзале, где мы скакали под диджея Kool пока все не закончится молитвой – это все было не просто причудами родительской религии. Это были символы сущности, которую я не мог полностью раскрыть своим немормонским друзьям.
В школе я смеялся, когда мальчишки в столовой спрашивали меня, сколько у меня мам, и задумчиво кивал, когда девочка, которая мне нравилась, после похищения Элизабет Смарт предположила, что она, должно быть, была легкой мишенью для промывания мозгов, потому что была мормонкой. Когда пришло время поступать в университет, я притворился, что интересуюсь Университетом штата Аризона, чтобы мой методист не подумал, что меня интересуют только мормонские учебные заведения.
Я стремился создать репутацию, отшлифовавшую грани моей ортодоксальности: он мормон, но он крутой. Я не пил, но меня радовало то, что я ответственный водитель. Я не курил травку, но зато знал, что никогда не стану наркоманом.
Возможно, все это не стоило внимания, но я гордился своей способностью идти определенной дорогой. В отличие от моих единоверцев из штата Юта, где дети ходили в семинарию посреди дня в принадлежащие Церкви здания рядом со школой, я был одним из немногих мормонских детей в своем городе. Я рассуждал так: «Если я нравлюсь одноклассникам, это победа для мормонов во всем мире». В пантеоне невроза религий меньшинств это был не совсем оригинальный материал. Но я только позднее осознал, насколько глубоко укоренилось мормонское стремление к одобрению.
Церковь, которую учредил Джозеф Смит, была до боли американской. Он считал конституцию квазиканоническим продуктом провидения. Он опубликовал новый священный текст, Книгу Мормона, сосредоточенную на посещении Иисусом древнего Американского континента. Он даже учил, что Бог устроил американскую революцию, чтобы Его Церковь могла быть восстановлена в свободной стране, – таким образом, связывая успех мормонизма с успехом американского эксперимента. И все же, как только Смит начал привлекать новообращенных, их стали высмеивать как неамериканцев.
Смит – харизматическая фигура с сияющими голубыми глазами и низким голосом – преподавал глубоко оптимистичную теологию, которая контрастировала с более суровыми доктринами того времени. Но самые ожесточенные споры вызвала его приверженность созданию «нового Иерусалима» в Соединенных Штатах Америки. Утопия, которую он представлял, должна была стать Божественной, упорядоченной и радикально общинной. Когда мормоны искали место для строительства своего Сиона, они столкнулись с нарастающей кампанией преследований и насилия.
В Нью-Йорке Смита арестовали по настоянию местного духовенства. В Огайо его обмазали дегтем и вываляли в перьях. К тому времени, когда мормоны обосновались в штате Миссури, их уже считали врагами штата. Их экономическая и политическая сила заставляла местных чиновников нервничать, равно как и их аболиционистская позиция. (Хотя позже Церковь будет придерживаться политики ограничения в привилегиях для чернокожих, многие из ее первых членов не одобряли рабство.) Местное население жаловалось, что растущая община мормонов «открыла приют для жуликов, бродяг и свободных чернокожих» на своем заднем дворе. Мормонские же руководители реагировали в фирменном провоцирующем стиле.
Напряжение достигло апогея 27 октября 1838 года, когда губернатор издал «указ об истреблении», согласно которому все мормоны должны быть изгнаны из штата или убиты. Через несколько дней ополченцы напали на поселение мормонов примерно в 110 километрах к северо-востоку от Канзас-Сити и открыли огонь. Очевидцы позднее описали ужасную сцену: изнасилованные женщины, изувеченные тела, стрельба в детей с близкого расстояния. К концу этой бойни 17 мормонов было убито, а дома были разграблены и сожжены дотла.
Частично насилие было оправдано тем, что мормоны представлялись выродившейся небелой расой. Эта идея распространялась на протяжении всего XIX века. Медицинские журналы определяли мормонов по их «желтому, впалому, трупному лицу» и «толстым выпяченным губам». В карикатурах их изображали как «иноземных рептилий», расползшихся над капитолием США. В определенный момент госсекретарь попытался ввести запрет на иммиграцию мормонов из Европы.
Какое-то время Смит и его последователи сохраняли почти фанатичное доверие к демократической системе Америки. Даже когда они были вынуждены бежать из штата Миссури и переселиться в Наву, штат Иллинойс, они были убеждены, что конституция гарантирует им свободу вероисповедания, и что если они смогут просто сообщить руководителям страны о происходящем, все будет в порядке. В 1839 году Смит возглавил делегацию в Вашингтон, федеральный округ Колумбия, чтобы искать справедливости за жестокость, проявленную по отношению к мормонам в штате Миссури. На встрече с президентом Мартином Ван Буреном Пророк подробно описал преступления, совершенные против его народа. Но президент, опасаясь негативной реакции со стороны миссурийцев, отклонил его жалобы. «Ваше дело правое, но я ничем не могу вам помочь», – сказал Ван Бурен, согласно рассказу Смита.
Этот опыт радикализировал Смита. Уязвленный несправедливостью со стороны правительства и находясь в осаде растущей антимормонской когорты, он стал еще бо́льшим теократом. В Наву он одновременно служил Пророком, мэром и генерал-лейтенантом хорошо вооруженного мормонского ополчения. Он ввел среди своих последователей древнюю библейскую практику многоженства и в конечном итоге женился как минимум на 32 женщинах. Он даже собрал группу для разработки проекта замены конституции США, которая, по их мнению, их подвела.
Тем не менее, врожденное американское происхождение мормонов сделало их настороженными теократами – они постоянно создавали новые советы и кворумы, призванные распределять власть и призывать друг друга к ответственности. Хотя Церковь была иерархической, она была привержена принципу сдержек и противовесов. Общины возглавляли постоянно меняющиеся добровольцы. Решения представлялись на утверждение собранием. «Все дела должны совершаться по общему согласию в Церкви», – гласит один из стихов в мормонских Священных Писаниях.
В 1844 году Смит затеял донкихотское участие в президентских выборах, чтобы привлечь внимание к тяжелому положению мормонов. Он выступал за отмену тюрем и продажу общественных земель, чтобы купить свободу каждому порабощенному человеку в стране. Он писал, что Америка должна быть местом, где человек «любого цвета кожи, края и языка мог радоваться, ступив ногой на священную землю свободы».
Такой кампании не суждено было продлиться долго. В июне того года Смита арестовали за приказ уничтожить антимормонскую типографию. Пока он ожидал суда, разъяренная толпа взяла штурмом тюрьму, где он находился со своим братом Хайрамом, и убила обоих. Смерть Пророка дала волю распрям среди его последователей, расколу и еще одному бегству – на этот раз в западную пустыню за пределами Америки.
Но, даже покинув свою страну, мормоны не были готовы отречься от нее. В рассказе «The Angel of the Prairies» [Ангел прерий], написанном одним из руководителей Церкви того времени, Святые последних дней были не жертвами или врагами американского эксперимента, а его чистейшим воплощением: «Лишившись страны или правительства, за которое они могли бы сражаться, они удалились на равнины Запада, неся с собой чистый дух свободы».
Подобно Ноеву ковчегу до потопа, мормонизм был для его приверженцев средством сохранения высших идеалов Америки. Они верили, что когда-нибудь их бывшие соотечественники обратятся к ним за избавлением.
Трудно переоценить ту глубину, на которую эта история вплелась в жизнь современных мормонов. В детстве мы поем песню о детях пионеров, которые «шли, все шли, и шли». Становясь старше, мы читаем о пионерах, хоронящих детей в неглубоких могилах во время сурового перехода на запад. Истории, которые я слышал в Церкви, пока рос – о Миссури, мученической смерти и Мартине Ван Бурене – часто подчищались для создания религиозного эффекта. Но шрамы, которые они оставили на психике мормонов, – реальны.
В худшем случае это почтение к нашим предшественникам может подпитывать нездоровый комплекс преследования или даже использоваться для пренебрежения группами, столкнувшимися с гораздо более серьезными притеснениями в последнее время. В июне на странице Facebook, принадлежащей Университету имени Бригама Янга–Айдахо, была публикация, в которой преследования мормонов в начальный период истории Церкви сравнивались с рабством и был дан призыв цветным «ПОДНЯТЬСЯ НАД» расизмом. (Публикация была удалена после протеста студентов.) Но истории о страданиях пионеров также привили многим американским мормонам чуткость к опыту иммигрантов и беженцев.
Согласно одному опросу, Святые последних дней более чем в два раза чаще белых евангелистов говорят, что приветствуют рост иммиграции в Соединенные Штаты Америки. Когда Дональд Трамп призвал к запрету иммиграции мусульман, Церковь, услышав в этом исторические отголоски, выступила с резким осуждением. Позднее, когда Трамп подписал указ, позволяющий городам и штатам накладывать вето на переселение беженцев, Юта стала первым красным штатом в стране, запросившим больше беженцев.
Мухаммед Шоайб Мехтар, который более десяти лет служил имамом в штате Юта, сказал мне, что, когда в его мечеть прибывают новые люди – многие из которых – беженцы, спасающиеся от отчаянного положения, – появляются местные жители, предлагая еду, мебель и работу. В некоторых штатах мусульмане обеспокоены домогательствами и преступлениями на почве ненависти. Но в штате Юта, по словам Мехтара, «у граждан нет такого токсичного взгляда ‘Ой, они иностранцы, они хотят захватить власть’. У них нет такого менталитета».
Как и большинству мормонских подростков, подписывающихся на миссионерское служение, мне хотелось побывать в этом приключении и накопить интересных историй. Церковь отправила меня в штат Техас.
«Думаю, все возвращается к началу, – говорит старейшина М. Рассел Баллард, старший Апостол в Церкви. – Мы сами были беженцами». Как прямой потомок Хайрама Смита, Баллард говорит о начальном периоде истории Церкви с чувством настоящей семейной трагедии. «Мы никогда не забудем, – сказал он мне, – что Джозефа и Хайрама хладнокровно застрелили».
Баллард рассказал мне о своем путешествии в Грецию по делам Церкви. Во время посещения лагеря беженцев он стал свидетелем того, как сирийскую семью выбросили из лодки в Эгейское море, а они выбрались на берег, дрожа от сырости и голода. Когда волонтеры дали им полотенца и накормили, один из их детей, девятилетний мальчик по имени Амир, распечатал упаковку печенья и первую предложил Балларду. Сегодня та печенюшка лежит в небольшом кубике на столе Апостола – по его словам, как напоминание о том, что нужно протянуть руку «тем людям, которые борются за свою жизнь» по всему миру.
Когда мне исполнилось 19 лет, я заполнил документы, чтобы стать миссионером, и молился о том, чтобы меня отправили за границу. Я представлял себя строящим дома собраний на каком-нибудь далеком острове или проповедующим Евангелие в хижине на склоне горы. Как и большинству мормонских подростков, подписывающихся на миссионерское служение, мне хотелось побывать в этом приключении и накопить интересных историй. Церковь отправила меня в штат Техас.
Я приехал туда в августе, в самый разгар ошеломляющей жары, которая, казалось, была предназначена для испытания моей веры. Поднимаясь по холмам на восьмискоростном велосипеде – галстук развевается на ветру, белая рубашка пропитана потом – я задавался вопросом, бормочут ли другие старейшины ругательства себе под нос, как я. Но я научился ценить маленькие невзгоды миссионерской жизни. Изнурительный график, жесткий комендантский час, монашеское воздержание от фильмов и телевидения – каждая маленькая жертва имела свой освящающий эффект. Религия без трудностей всегда казалась мне бессмысленной. Божественное чудо было в том, что требовало веры.
Я быстро понял, что мой талант играть милого мормона пригодится в регионе Библейского пояса. Милота, как оказалось, играла важную роль в этой работе. Миссионеры с черными именными табличками и в униформе продавцов IBM были ходячей рекламой Церкви. Нас учили спокойно принимать отказ и цепляться за свою добродушную целостность, несмотря ни на что. Когда баптистский священник приговаривает вас к преисподней, вы вежливо улыбаетесь и хвалите его газон. Когда из проезжающей машины в вас летит стакан из-под газировки, вы спокойно поднимаете его и ищите ближайший мусорный бак. Однажды в захудалом жилом комплексе, где мы жили с другим миссионером, мы по ошибке оставили свое постиранное белье без присмотра, а по возвращении обнаружили его залитым мочой. Не желая устраивать сцен, мы пожали плечами и закинули еще один четвертак в стиральную машину.
Бо́льшую часть своего времени мы тратили на то, чтобы обучать будущих новообращенных вере или давать уроки английского языка для местных испаноговорящих. В размеренные дни мы ходили по домам, раздавая брошюры и экземпляры Книги Мормона. Это был не очень эффективный метод поиска будущих мормонов, но мы искали маленьких побед. Я просмотрел старую книгу Как заводить друзей и оказывать влияние на людей и практиковал шутки, которые можно использовать на пороге квартир незнакомцев. Мы утешались этим приятным, бесплодным общением, говоря себе, что развили бренд мормонов, пусть и ненамного. Мы называли это «посеяли семена».
В 2007 году я служил в пригороде Далласа, в Фармерс-Бранч, густо населенном латиноамериканцами, когда избиратели одобрили городское постановление, направленное на наказание иммигрантов, не имеющих документов. Как миссионеры, мы жили довольно отрешенной жизнью без газет и социальных сетей, поэтому я тогда не знал, что такие крутые меры переросли в национальный скандал. Но я помню обрывки тихих разговоров – la migra, miedo [миграция, страх] – которые слышал в прачечной. Помню, как в воскресенье после референдума женщины плакали в фойе дома собраний. Причастный зал в испаноговорящем небольшом приходе был заполнен лишь наполовину, потому что многие члены Церкви боялись пересекать городские границы. И помню, как президент небольшого прихода, молодой гватемальский отец в очках, сменил свой обычный спокойный голос, чтобы успокоить потрясенных прихожан. «Вы – дети Бога! – прогремел он. – Никогда, никогда не позволяйте никому заставить вас чувствовать себя кем-то меньше!» У меня и правда было очень мало информации об их опыте, но в тот момент я почувствовал проблеск солидарности, который, как я надеялся, никогда не померкнет.
Одним душным летним вечером в Бруклине приход Бушвик Церкви Иисуса Христа Святых последних дней устроил вечер караоке. Людей было немного, но все они были очень разными. И когда прихожане по очереди выходили к микрофону, чудесная странность мормонского сообщества представала во всей красе. Миссионер из Гонконга напевал поп-балладу на кантонском диалекте. Миниатюрный модельер в готическом стиле тряс хаером а-la Metallica. Пока молодые отцы суетились, наполняя пластиковые стаканчики Спрайтом и насыпая в чашки крекеры, более взрослые прихожане из Гайаны и Филиппин пели свои любимые песни.
Мормонизм имеет репутацию конформизма – накрахмаленные белые рубашки, белые заборы и выводки послушных белых детей. Но в большей части мира мормонские общины характеризуются тем, что объединяют разношерстные группы людей из разных слоев общества. В отличие от большинства американских христиан, Святые последних дней не выбирают, с кем ходить в один приход. Они приписываются к приходам по географическому принципу, что зачастую обеспечивает социально-экономическое разнообразие. А поскольку Церковь почти полностью управляется волонтерами и каждому прихожанину дается дело, им приходится тесно сотрудничать друг с другом. Патрик Мейсон, историк религии, называет это «социологическим гением мормонизма» – по его словам, в обществе эхо-камер и третирования Церковь удвоила ставки на стандартный коммунитаризм.
Небольшой приход Бушвик, куда мы с женой попали после переезда в Нью-Йорк, был в каком-то смысле необычным. Он был более разношерстным, чем типичный мормонский приход, и более самодостаточным. Мы встречались в переоборудованном помещении, арендованном у еврейского общинного центра, через дорогу от жилого комплекса. Когда нашим воскресным утренним службам мешал припаркованный снаружи внедорожник с сабвуфером, президент небольшого прихода – бородатый кинорежиссер с примирительным подходом к отношениям с соседями – тихонько выходил и давал водителю двадцатку, чтобы тот отъехал с музыкой подальше.
Мы по очереди вели уроки в Воскресной школе и выступали с проповедями. Когда кто-то из нас терял работу, кто-нибудь заезжал к нему с багажником продуктов. Когда кто-то из нас переезжал, мы все приходили к нему с коробками и пончиками.
На работе меня окружали около двадцати журналистов с аналогичной лентой в Twitter. Но в церкви мои самые значимые отношения были с людьми, которые жили далеко за пределами моего «пузыря» – с почтальонами среднего возраста и иммигрантами из региона Карибского бассейна, с седыми пенсионерами и родителями-одиночками, погрязшими в городской трясине социальных служб. Наше небольшое сообщество не было совершенным. Мы спорили и раздражали друг друга, и не раз жаркие дебаты на уроке Воскресной школы заканчивались криками и обидой. Не все шло гладко, но это было лучше, чем утопия. Со временем мы научились проживать часть своей жизни вместе, «горевать с горюющими», как учит Книга Мормона, «и утешать, нуждающихся в утешении».
Спенсер Кокс, избранный в ноябре губернатор штата Юта, сказал мне, что его штат сформирован этой этикой. Когда мормонские пионеры впервые прибыли на эту территорию в 1847 году, они построили свои дома в деревенских центрах и засеяли поля на окраине так, чтобы фермеры не были изолированы друг от друга. «Это не было то место, где люди жаждали поселиться – это была пустошь, – сказал Кокс. – Чтобы процветать здесь, чтобы это место стало пригодным для жизни, нужно было по-настоящему полагаться друг на друга».
Хотя Юта – очень консервативный штат, его жители обычно не романтизируют грубый индивидуализм или социальный дарвинизм. В этом штате самый низкий уровень неравенства доходов в стране, и он занимает одно из первых мест по восходящей мобильности. Относительный недостаток расового многообразия, несомненно, влияет на отличия в этих показателях – структурный расизм не имеет таких же масштабов в штате, где 78 процентов населения – белые. Но экономисты говорят, что сплоченные религиозные общины обеспечили дополнительный уровень сети социальной защиты, ставший решающим.
Для мормонов такое мышление всегда было вопросом теологии. Джозеф Смит учил, что спасение достигается через сообщество, а не только индивидуальными действиями. А его широкий взгляд на загробную жизнь – как на растущую сеть радостных взаимосвязанных семейных воссоединений – отдавал приоритет человеческим отношениям. «Я лучше отправлюсь в ад с друзьями, – говорил он во время проповеди, – чем на Небеса в одиночку».
В 1863 году автор книги The Atlantic по имени Фитц Хью Ладлоу отправился в поселение мормонов в штате Юта. Увиденное там поразило его до глубины души. В своем сообщении из 11 000 слов Ладлоу описал странную пустынную цивилизацию изгнанников как исследование противоречий. Мормоны были явными теократами, но он не нашел никаких доказательств коррупции. Их открытое признание многоженства было скандальным, но каким-то образом выглядело скорее, практичным, нежели похотливым. Их верования были нелепыми, но искренними.
Мормоны, с которыми столкнулся Ладлоу, казалось, считали, что им есть что предложить своей бывшей стране, теперь раздираемой Гражданской войной. Когда он разговаривал с Бригамом Янгом, бородатым, коренастым преемником Джозефа Смита, этот Пророк предсказал поражение Союза и приток иммигрантов в Юту. После войны американцев привлекут учтивость мормонов и гений многоженства, полезность которого станет очевидной после того, как много мужчин погибнут в боях. «Когда ваша страна окажется в запустении, – сказал Янг писателю, – мы, Святые, которых вы изгнали, забудем все ваши грехи против нас и дадим вам кров».
Ладлоу поднял эти слова на смех, посчитав их признаком абсурдного величия народа, который, по его оценке, составлял «наименее культурные слои человеческого общества, разношерстную крестьянскую орду». Он спрогнозировал, что после смерти Янга Церковь «сразу и окончательно развалится». Но до тех пор к угрозе мормонов нельзя относиться легкомысленно. Он писал, что мормонизм «нелоялен до мозга костей», точно так же, как и конфедераты: «Мормонских врагов нашей американской идеи следует рассматривать как гораздо более опасных антагонистов, чем могут когда-либо надеяться быть лицемеры или идиоты».
История Ладлоу, опубликованная в апреле 1864 года, стала символом того, как оставшаяся часть страны видела штат Юта. Всего несколькими годами ранее президент Джеймс Бьюкенен направил на эту территорию войска США, чтобы подавить происходящее, по слухам, восстание мормонов. Республиканская партия в своей основе считала многоженство наряду с рабством одним из «двух пережитков варварства».
Тем не менее мормоны все еще жаждали полного вливания в американскую жизнь. К концу XIX века они всерьез занялись ассимиляцией, противопоставив себя разрушительным карикатурам. Если Америка думала, что они нехристианские еретики, они заказали трехметровую статую Иисуса и поместили ее на Храмовой площади. Если Америка думала, что они уклоняются от закона, они заполонили ряды военных и спецслужб. (В какой-то момент Университет имени Бригама Янга был третьим по величине источником армейских офицеров в стране.) Чтобы избавиться от зловония многоженства, от которого Церковь отказалась в 1890 году, они стали образцом большой нуклеарной семьи.
К середине ХХ века мормонские Пророки появились на обложке журнала Time, а Голливуд выпустил житийный фильм о Янге. Мормоны были бойскаутами и руководителями в бизнесе, домохозяйками и семьянинами. Они завоевали репутацию волонтеров, с гордостью откликаясь на стихийные бедствия первыми в мире. «Некоторые из этих преобразований были более осознанными, чем другие, – говорит Мэтью Боуман, историк из Клермонтского университета. – Но в основе современного мормонизма лежит стремление к респектабельности».
Усилия по ассимиляции имели и обратную сторону. Руководители мормонов, представленных как гнусная раса, решили вернуть себе белизну. Начиная с Янга и вплоть до 1978 года, чернокожим мужчинам не было позволено иметь священство (это привилегия, предоставляемая практически каждому мормонскому мужчине), а черные семьи не могли участвовать в важных храмовых таинствах. Руководители Церкви проповедовали, что черная кожа – это «проклятие» от Бога, и рекомендовали не заключать межрасовые браки. По словам ученого Джанана Грэма-Рассела, вместо того чтобы противостоять расовой иерархии Америки, они пытались закрепить за собой место на ее вершине: «Мормоны стремились к почти сверхчистой белизне». С тех пор на Церковь обрушиваются последствия этого.
В январе 2012 года я получил работу в президентской кампании Митта Ромни. Америка оказалась в эпицентре того, что авторы заголовков называли «мормонским моментом», поскольку кандидатура Ромни вызвала всплеск интереса к самой стойкой доморощенной религии страны. Это, должно было, стало важной вехой в американском путешествии этой веры. Но что-то было не так в проекте ассимиляции мормонов.
Ромни был явным продуктом своей Церкви. Он родился в этой вере, отслужил миссионером во Франции и закончил УБЯ. Вместе со своей возлюбленной со школьной скамьи они вырастили пятерых крепких сыновей. Когда его политическая звезда только засияла, Ромни пытался отклонить вопросы о своей религии, утверждая, что мормонизм является «таким же американским, как материнство и яблочный пирог». Когда его спросили в одном из первых интервью для журнала: «Насколько вы считаете себя мормоном?», он ответил: «Мы верим в семью, верим в Иисуса Христа. Мы верим в служение ближнему и в служение обществу. Мы верим в военную службу. Мы верим в патриотизм. Мы действительно верим, что у нашей страны было вдохновенное основание. В некотором отношении это типично американская вера».
Многие американцы не были столь уверенными. На внутренних выборах республиканской партии Ромни столкнулся со скептицизмом со стороны консервативных евангелистов, таких как Роберт Джеффресс, пастор мегацеркви, заявивших, что мормонизм – это «секта… из преисподней». На телеканале MSNBC ведущий Лоуренс О’Доннелл съязвил, что Церковь Ромни основана человеком, которого «жена застала за сексом со служанкой, и тот объяснил ей, что так ему велел Бог». В американском Интернет-издании Slate Джейкоб Вайсберг утверждал, что тому, кто верит в «такой явный и недавний обман», как мормонизм, нельзя доверять пост президента.
Между тем, полностью американская личность Ромни, взращиваемая поколениями ассимиляторов, оказалась политической помехой. С его мормонской манерой выражаться (заменяя ругательства на нечто похожее) и любовью цитировать «America the Beautiful», ведя избирательную кампанию («Я люблю патриотические песни»), Ромни казался реликтом – «ожившим персонажем старых американских сериалов», как это описал один из журналистов Boston Globe. Для тех, кто знаком с мормонской историей, ирония была заметной. «Теперь, когда мормоны занимают позицию, ранее являвшуюся центром, их начинают презирать», – писал Террил Гивенс, ученый из числа Святых последних дней.
Как у единственного мормонского репортера в пресс-службе кампании Ромни, у меня была уникальная возможность наблюдать, как он юлил, сталкиваясь с этими проблемами, и я часто усложнял ему задачу. Я постоянно писал о вероисповедании кандидата, к вящему ужасу его консультантов, которые приняли единогласное стратегическое решение обходить вопрос религии. Часто, когда я просил штаб избирательной кампании прокомментировать историю, связанную с мормонами, мне говорили лишь: «Спросите у Церкви». (Представители Церкви, полные решимости продемонстрировать политический нейтралитет, обычно возвращали меня к штабу.)
Когда я появился на телевидении, чтобы обсудить президентскую гонку, то говорил о том, что Ромни должен быть открытым в отношении своей религиозной жизни. Но по ходу выборов я начал понимать его сопротивление. Я не купился на идею, что его религия должна быть покрыта завесой молчания. Но я также не мог поверить в некоторые вещи, которые мои просвещенные коллеги хотели сказать о вере, о которой они так мало знали.
Я слышал, как репортеры отпускали шуточки о «мормонском нижнем белье» и экспромтом отвечал на звучавшие по телевизору вопросы о неясных учениях ранних Пророков. Однажды генеральный директор компании, в которой я работал, собрал сотрудников на презентацию, где объяснил вирусную природу Интернета, сравнив иудаизм с мормонизмом. Раньше он уже преподносил другие версии этого урока. Идея состояла в том, что евреи могут иметь религию «более высокого качества», но мормонизм растет быстрее, потому что его члены – ловкие маркетологи, то есть мы, – умеют его «распространить». Чтобы выразить свою точку зрения, он пролистал серию слайдов с изображением различных известных евреев, прежде чем комично объявить, что самый известный мормон – это Брэндон Флауэрс, вокалист группы The Killers. Я снова ощутил знакомое чувство – вежливо улыбнуться, приятно посмеяться. Я притворился, что отвечаю на звонок, чтобы никто не увидел мое покрасневшее лицо.
Я часто задавался вопросом, разделяет ли Ромни мое двойственное отношение к «моменту мормонов» – испытывал ли он когда-нибудь неудобство от того, как его кандидатура формировала восприятие его Церкви. Когда я недавно спросил его об этом, он выразил несогласие с этим тезисом. «Я не рассматривал свою роль политического кандидата, как возможность обратить в свою веру или даже просветить о своей религии, – сказал он мне. – Я хотел прояснить, что не являюсь посланником своей Церкви». Вполне справедливо. Но он, должно быть, также знал, что это бесполезно.
Когда Ромни пытался стать первым мормонским президентом, на Бродвее шел мюзикл The Book of Mormon [Книга Мормона]. Шоу, написанное в соавторстве с создателями South Park, Мэттом Стоуном и Треем Паркером, пронзило мормонизм веселой ненормативной лексикой и представило его приверженцев простаками. Моей первой реакцией после прослушивания саундтрека было раздражение от того, что именно так богатые театралы знакомятся с моей верой. Но я также почувствовал, что нужно проявить снисхождение. И я был не одинок в этом. Когда Ромни спросили об этом шоу, он ответил, что хотел бы посмотреть его: «Это же лауреат премии Тони, большое дело!» Да и сама Церковь разместила в афише рекламу, гласящую: «Посмотрели спектакль? Теперь прочитайте книгу». (Создатели шоу, видимо, ожидали чего-то вроде этого. Позднее Стоун рассказывал, что, когда друзья спросили, не беспокоят ли его протесты мормонов, он ответил: «Поверьте, они от этого еще и выиграют».)
Я помню, как был восхищен ответом Церкви. Какой смекалистый пиар! Какой добродушный жест! Все видели? Мы понимаем шутки! Но потом я встретил в Нью-Йорке театрального критика, который недавно посмотрел этот мюзикл. Он поразился тому, как шоу сошло с рук безжалостное отношение к религии меньшинства, и как оно не получило какой-либо значимой негативной реакции. Я попытался представить это как свидетельство вежливости мормонов. Но критика это не убедило. «Нет, – ответил он. – Это потому, что у ваших людей нет абсолютно никакого культурного наследия».
Почему-то только в тот момент я понял источник всей нашей неиссякаемой доброты. Это был механизм приспособления, рожденный в пульсирующем потном отчаянии и желании нравиться, которое я внезапно счел унизительным.
Что происходит, когда религиозная группа обнаруживает, что на протяжении 200 лет ассимилировалась с Америкой, которой больше не существует? По мере того как их родная страна раскалывается и переворачивается вверх тормашками, мормоны вынуждены решать, кто они и во что верят. А рыхлая, но растущая либеральная коалиция внутри Церкви настаивает на реформах.
Одним из основных источников напряженности является расовый вопрос. С тех пор как в 1978 году было снято ограничение, не позволявшее чернокожим иметь священство, Церковь прилагает большие усилия к тому, чтобы считаться со своей историей. В 2013 году она официально отреклась от своих прежних расистских учений. В 2018 году она объявила о партнерстве с Национальной ассоциацией содействия прогрессу цветного населения (NAACP) – организацией, которая когда-то провела марш по улицам Солт-Лейк-Сити в знак протеста против дискриминации в Церкви. А весной 2020 года Президент Нельсон отреагировал на убийство Джорджа Флойда, осудив «вопиющее пренебрежение к человеческой жизни» и призвав расистов «покаяться». Амос Браун, президент отделения Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения в Сан-Франциско, рассказал мне, что его опыт общения с руководителями Церкви убедил его в том, что они действительно работают в данном направлении: «Они достаточно открыты и достаточно смиренны, чтобы сказать: ‘Быть может, у Церкви неоднозначное прошлое, но мы хотим работать с вами сейчас’».
Тем не менее, для многих чернокожих членов Церкви этот прогресс был болезненно медленным. Когда Таму Смит увидела заявление Нельсона, в котором также осуждались грабежи и уничтожение собственности, она почувствовала что-то знакомое. «Я замечаю усилия и ценю их, но я все еще жажду, – сказала она мне. – Мне хочется большего». Смит, которая выросла в Калифорнии и присоединилась к Церкви в 11 лет, теперь живет в Прово, штат Юта, где часто слышит, как белые мормоны пытаются рационализировать расизм, бытовавший в Церкви в прошлом. И хотя она видит обнадеживающие признаки прогресса, она считает, что Церковь не может по-настоящему двигаться вперед без демонстрации полного институционального покаяния: «Я считаю, что в живой Церкви извинения необходимы».
До сих пор Церковь игнорировала такие призывы – факт, который Смит объясняет страхом. Хотя Церковь никогда не заявляла о своей пророческой непогрешимости, Смит говорит, что для многих ортодоксальных верующих вера «либо истинна, либо нет – Церковь не может ошибаться, Церковь не может отступить, Церковь не может исправить то, что проблематично». Она полагает, что мормонские руководители боятся, что если они будут извиняться за расизм прошлых Пророков, то подорвут собственный авторитет.
Такой институциональный страх – распространенная тема в реакции Церкви на определенного рода активность. Хотя мормонов поощряют выражать свои сомнения и даже высказывать несогласие между собой, руководители Церкви иногда набрасываются на несогласных, когда те начинают привлекать внешних союзников. Эту динамику, возможно, лучше всего иллюстрируют непрекращающиеся дебаты о роли женщин в вере. В 2000 году Церковь отлучила ученую-феминистку, Маргарет Тоскано, которая бросила вызов учениям мормонов о мужской власти и священстве. Осуждение Церкви вызывала не суть ее критики, а ее успех в привлечении внимания СМИ.
Кристин Хагланд, феминистка и бывший редактор либерального мормонского журнала Dialogue, говорит, что то, что внутриконфессиональные дебаты очень часто неправильно понимаются посторонними, не помогает. Например, освещение гендерных вопросов мормонов часто фокусируется на борьбе за посвящение в чины священства женщин. Но опрос Pew 2011 года показал, что только восемь процентов женщин в Церкви поддержали эту идею. «Одна из причин, по которой я считаю, что мормонский феминистский активизм настолько сложен, заключается в том, что то, что важно для опыта женщин в Церкви… трудно объяснить и невозможно превратить в лозунг», – сказала Хагланд мне. В качестве примера она привела призывы к Обществу милосердия, возглавляемому женщинами, действовать автономно на уровне местного прихода, а не подчиняться епископу-мужчине. «‘Посвящение женщин в чины священства’ имеет смысл для посторонних, – сказала она, – но не находит отклика в мормонизме, как это происходит с союзницами-феминистками, не принадлежащими к Церкви».
В последние годы, вероятно, ни одна проблема не вызвала больше споров в Церкви, чем ее отношение к ЛГБТК. На протяжении многих десятилетий Церковь была непростым партнером в крестовом походе религиозных правых против однополых браков, объединяясь общей ортодоксальностью, но при этом прекрасно понимая, что многие члены коалиции в частном порядке высмеивали мормонов как еретиков и сектантов. Эти усилия достигли кульминации в 2008 году, когда Церковь помогла провести громкую и успешную кампанию по запрету однополых браков в Калифорнии.
За недолгой политической победой последовала бурная реакция, и в последние годы Церковь выбрала более примирительный подход. Был запущен сайт, посвященный пропаганде «доброты и уважения» к геям-мормонам, а в штате Юта был одобрен законопроект, который расширил защиту прав на жилье и трудоустройство для ЛГБТК. Церковь подтвердила, что гомосексуализм – это не выбор, а один бывший духовный руководитель Церкви, психолог, публично извинился за свою пропаганду конверсионной терапии.
Тем не менее, Церковь не сняла запрет на однополые отношения и смену пола. Нэйтан Китчен, глава мормонской ЛГБТК-группы Affirmation, называет это «потолком из витража цветов радуги» в Церкви. Китчен, ранее преданный мормон, который в 2013 году признался, что он – гей и развелся с женой, говорит, что ему пришлось прекратить ходить в Церковь не потому, что он перестал верить, но потому, что ощущал на себе давление выбора между сексуальностью и верой. История Китчена близка тем из нас, кто видел, как дорогие нам люди стоят перед болезненным выбором. Но, хотя взгляды рядовых мормонов эволюционируют, Церковь кодифицировала свои учения о сексуальности как доктринальные. Это означает, что они не изменятся, пока Пророк не скажет, что получил на это Божественное разрешение.
На прикроватной тумбочке Рассела Нельсона лежит блокнот, в который он записывает свои откровения. Прежде чем вступить в ряды церковных руководителей, он был кардиоторакальным хирургом и участвовал в разработке первого аппарата искусственного сердца и легкого. В начале его врачебной карьеры ему часто звонили из больницы ночью, чтобы попросить провести экстренную операцию. «Я больше не получаю таких звонков, – сказал он мне, – но очень часто просыпаюсь, зная, в каком направлении нужно двигаться». В последнее время блокнот наполняется весьма стремительно.
«Для меня судный день приближается довольно быстро», – сказал Нельсон. Это было несколько необычное признание, и я даже не нашелся, что ответить.
Пророческое откровение –одна из самых смелых, а также самая практичная из доктрин мормонов. Это некий механизм теологического выживания, который позволяет Церкви по необходимости адаптироваться и реформироваться, наделяя перемены весом провидения. Когда Нельсон взошел на пост Президента в 2018 году, немногие из членов Церкви ожидали, что 93-летний человек возглавит процесс трансформации. Однако на деле он проявил себя именно в этом качестве.
Некоторые реформы Нельсона были незначительными и интересными только внутренней публике, например, сокращение длительности церковных служб и расширение одобренного гардероба миссионеров. (Скоро на вашем пороге появятся старейшины без галстуков.) Он также запустил кампанию против термина мормоны, утверждая, что это прозвище принижает значение христианства в Церкви. (Я решил использовать данный термин в этой истории для ясности, а также потому, что термин Церковь Иисуса Христа Святых последних дней намного труднее вписать в подобный текст. По крайней мере, с тем талантом, который мне дал Бог, я не с этим не справился.)
Другие реформы были более существенными. Он отменил политику, ограничивавшую крещение детей однополых пар, скорректировал храмовые таинства таким образом, чтобы подчеркнуть власть, данную женщинам, и назначил первых в истории Апостолов азиатского и латиноамериканского происхождения (теперь они – члены второго по значимости руководящего органа Церкви).
Но хотя некоторые из этих изменений были отмечены как признаки прогресса, Нельсон не сдвинулся с места по ключевым вопросам. Когда я спросил его, что он сказал бы представителям ЛГБТК-сообщества, считающим себя нежеланными в Церкви, он сказал мне: «Бог любит всех Своих детей, как и мы с вами» и «Есть место для всех, кто принимает решение принадлежать к Его Церкви». Но когда я спросил, может ли когда-нибудь быть снят запрет на однополые отношения, он возразил. «Как Апостолы Господа, мы не можем изменить закон Бога, – сказал он. – Мы учим этим законам. Он дал их много тысяч лет назад, и я не ожидаю того, что Он изменит их сейчас».
Пока мы говорили, я заметил, что Нельсон все время заглядывает в открытую на столе папку. Когда ты с ним, легко забыть, что ему почти сто лет. Он необычайно подвижен для человека на десятом десятке и склонен с энтузиазмом относиться к «механизмам серворегуляции» человеческого тела. Но он также, кажется, понимает, насколько рискованно сказать что-то не то. Поэтому, говоря о ЛГБТК-сообществе, он замедляется и читает свои заметки, чтобы убедиться, что уделил внимание каждой букве в аббревиатуре.
В тот момент я думал о том, какая же трудная задача досталась Нельсону – управлять 200-летним учреждением в мире, отказывающемся стоять на месте. Мормоны любят говорить, что хотя церковная политика и программы могут меняться, ядро Евангелия остается вечным. Но определить это ядро бывает сложно. Что оставить, а что отбросить? Что исходит от Бога, а что от человека? Что стоит сохранить в находящемся под угрозой исчезновения американизме, воплощенным в жизнь Святых последних дней, а что лучше всего оставить позади? Это вопросы, перед которыми стоит Нельсон, пытаясь понять, что мормонизм должен означать в XXI веке. И он знает, что у него не хватает времени, чтобы ответить на них.
Когда мы подошли к концу нашего разговора, Пророк закрыл свою папку и замолчал. «Для меня судный день приближается довольно быстро», – сказал он. Это было несколько необычное признание – одновременно поразительное и очевидное, по крайней мере, с современной точки зрения – и я даже не нашелся, что ответить. После еще одной паузы Нельсон начал размышлять о том, за что ему придется отчитаться в своем неизбежном «собеседовании» с Богом. «Сомневаюсь, что я буду судим по количеству проделанных мной операций или по количеству научных публикаций, – сказал он мне. – Сомневаюсь, что буду судим даже по росту Церкви за время моего президентства. Не думаю, что это будет связано с количеством. Думаю, Он захочет узнать следующее: ‘Как насчет твоей веры? Как насчет твоей непорочности? Как насчет твоего знания? Был ли ты умеренным? Был ли ты добр по отношению к людям? Было ли у тебя милосердие, смирение?’»
В конце Нельсон сказал мне: «Мы есть, чтобы сделать жизнь людей лучше». В другой церкви все могло бы быть хуже. Но мормонизм всегда питал грандиозные амбиции.
Есть история о Джозефе Смите, которая передается среди мормонов из поколения в поколение. В 1843 году, за год до смерти, он встретился с группой церковных старейшин в Наву, когда начал пророчествовать. Смит предсказал, что придет тот день, когда Соединенные Штаты Америки будут на грани краха – их конституция «висит на волоске» – только для того, чтобы их спасла «белая лошадь» из истинной Церкви Бога.
Историки и церковные руководители давно отвергли эту историю как апокрифическую, и сегодня пророчество о белой лошади существует в основном как шутка среди Святых последних дней всякий раз, когда член Церкви баллотируется на какую-нибудь должность. Но такое мнение задержалось не зря. Это апеллирует к вере мормонов в Америку и к их убеждению в том, что они играют свою роль в сохранении ею ценностей.
Отчасти именно из-за этого убеждения консервативные мормоны были среди избирателей республиканской партии, наиболее сопротивлявшихся восхождению Трампа в 2016 году. Он проиграл на республиканских праймериз в Юте и неизменно уступал в населенных мормонами округах Горных штатов. Когда в сеть просочилась скандальная запись со съемок передачи Access Hollywood, принадлежащая Церкви Deseret News призвала Трампа оставить президентскую гонку. В день выборов он получил чуть более половины голосов мормонов, в то время как другие недавние кандидаты от республиканцев набрали почти 80 процентов.
Трамп добился большего успеха в 2020 году, отчасти из-за отсутствия консервативного стороннего кандидата, такого как Эван Макмаллин. (На момент написания этой статьи полные данные после выборов были еще недоступны.) Но в эпоху Трампа многие мормоны – когда-то самые надежные избиратели-республиканцы в стране – почувствовали себя политически бездомными. Они все чаще начинают считать себя умеренными, и аналитик Нейт Сильвер предсказал, что Юта вскоре может стать колеблющимся штатом. В июне опрос показал, что всего 22 процента студентов УБЯ и недавних выпускников планировали голосовать за Трампа.
Роберт П. Джонс, глава Исследовательского института общественной религии, говорит, что эта двойственная позиция мормонов примечательна по сравнению с лояльностью белых евангелистов по отношению к Трампу. «История и культура значат многое, – сказал мне Джонс. – Партийная преданность сегодня вызывает сильное притяжение. Думаю, мы наблюдаем то, что мормонов тянет в определенном направлении что-то еще».
Когда я говорю со своими собратьями-мормонами о том, как может выглядеть третье столетие нашей веры, то часто опасаюсь, что Церковь, отчаянно нуждаясь в союзниках, в итоге втянется за религиозным правом в бесконечную культурную войну. Это действительно было бы мрачно. Но не менее тревожной – и, возможно, более вероятной – является перспектива полностью разбавленного мормонизма.
Заглянув слишком далеко, Святые последних дней, жаждущие одобрения со стороны большинства, могут превратить Церковь в еще одну стандартную религиозную деноминацию – лишенную жизненных сил и напряжения и не предъявляющую никаких реальных требований к своим членам. Нетрудно представить Церковь Иисуса Христа Святых последних дней, которая была бы «респектабельной» в духе Ротари-клуба, потому что она мягкая, безобидная и ее легко игнорировать. Кэтлин Флэйк, мормонский историк из Университета штата Вирджиния, сказала мне, что многие уступки Церкви в пользу современности полезны и необходимы. «Это как игра в покер на раздевание, – сказала она. – Как далеко вы зайдете?»
Сложные моменты мормонизма – взбираться на холмы в белой рубашке и галстуке, отказываться от кофе, платить десятину – могут усложнить коммерческое предложение. Но они также могут вдохновить на смелые поступки. После того как Ромни проголосовал за отрешение Трампа от должности – стоя в одиночестве среди сенаторов-республиканцев – он сказал мне, что его жизнь в Церкви закалила его для этого момента политического одиночества, когда он понимал, что не порадует надолго ни правых, ни левых. «Одним из преимуществ воспитания в своей вере за пределами штата Юта, было то, что ты отличаешься тем, что для тебя важно», – сказал он. В школе он был единственным мормоном. Во время учебы в Стэнфорде он ходил в бар с друзьями и пил газировку. Он сказал мне, что подобные незначительные моменты копятся на протяжении всей жизни, поэтому, когда приходит настоящее испытание на совесть, «ты не в том положении, когда не знаешь, как вынести что-то трудное».
В мормонских кругах голосование Ромни по импичменту стало поводом для очередной волны шуток о «белой лошади», спасающей США. Но реальность, конечно, состоит в том, что Америка никогда не будет «спасена» одним человеком или даже одной группой. Что объединяет страну, так это ее убежденность в определенных идеалах – сообществе, демократии, взаимных жертвах, – которыми она когда-то обладала, а теперь срочно нуждается в их восстановлении. Если мормонизм и может что-то предложить для этого, это должно исходить от уверенной в себе Церкви, которая не боится признавать свои ошибки и принимать то, что ее отличает.
Маккей Коппинс
