Мы исходим из того, что Украина с точки зрения религии – поликонфессиональное государство, где значительные группы населения придерживаются различных религий, конфессиональных направлений внутри христианства, различных типов религиозных и парарелигиозных учений, а также агностицических и атеистических убеждений.
В связи с этим ни одна православная церковь не может претендовать на позицию «церкви украинского народа», в том числе потому, что поддержка её в таком качестве со стороны действующей власти, отнюдь не означает её поддержки и признания среди верующих.
Интересы верующих тут с точки зрения Европейского и международного законодательства по правам человека являются приоритетом, поскольку относятся к базовым правам человека – свободе совести (см. Всеобщую декларацию прав человека), а интересы государства в религиозной сфере приоритетом не являются, хотя можно обсуждать конкретные нарушения законодательства как со стороны верующих и религиозных организаций, так и со стороны государства и местных властей.
Мы не поддерживаем идею определения государственной политики в религиозной сфере, как производную от трактовки опросов социологических служб об уровне поддержке той или иной конфессии. Такая трактовка исключает соблюдение интересов верующих и вообще релевантную оценку ситуации, поскольку принимает во внимание позицию широких слоев общества не участвующих в религиозных практиках определенных конфессий, и находящихся под влиянием стереотипов или государственной пропаганды. Например, наибольший уровень поддержки одной из православных церквей в Украине приходится на регионы, большую часть жителей которых по тем же опросам составляет неправославное население, принадлежащее к другой христианской конфессии.
Для реальной оценки ситуации необходимо знать положение вещей в конкретных религиозных организациях и оценивать ситуацию в их общинах – которые посещают реальные верующие. Подобные исследования в Украине не проводятся. Другой возможный инструмент познания – статистика самих общин, духовенства, монашествующих, посещаемость храмов и другие количественные оценки числа акторов действующих в рамках той или иной церкви. Такая статистика частично имеется.
Необходимо исключить риторику о «переходе общин» из одной православной церкви в другую как критерий описания ситуации. В реальности, разбирая конкретные случаи в регионах мы видим несколько типов ситуаций, сложившихся вокруг общин, принадлежавших к одной из православных церквей, о «переходе» которых заявлено другой православной церковью. Случаи перехода большинства членов общины из одной церкви в другую безусловно имеются, но их – абсолютное меньшинство и они не оспариваются их бывшей церковью. Однако большинство случаев «перехода» — означает либо раскол в прежних общинах, зачастую сопровождающийся спорами кому достанется храм, либо активное давление внешних сил на общины (прежде всего местных администраций и активистов общественно-политических организаций, ранее не замеченных в активном исповедании веры и в членстве в общине), либо прямое изъятие храмов и приходского имущества у «неправильной» церкви в пользу «национальной» административными или откровенно незаконными методами, с применением прямого насилия. Причём далеко не всегда это имущество в дальнейшем используется для религиозных целей. Либо всё это вместе. Однако для «общества» и «заграницы» сторонники национальной церкви во всех случаях описывают подобные ситуации как «переход» — полностью дискредитировав этот термин. На самом деле многие (если не большинство) из «перешедших» общин сохраняются и проводят регулярные службы, поскольку подавляющее большинство духовенства отказывается от «переходов».
Ответственность за происходящее лежит не на конкурирующих церквях. На начало 2018 года отношения между ними были напряженными, но не открыто конфронтационными. Конфликт начался с прямого вмешательства государства в сферу религиозных отношений и поддерживается прежде всего путем политических обвинений и практик давления государства. Ксенофобские заявления самих церковных деятелей и участие священников и церковных активистов носит вторичный характер.
Вмешательство государства в данную сферу может стать вопросом дискуссии между представителями ЕС и украинского правительства.
Николай Митрохин,
Берлинская консультация, 3 февраля 2024 года.
